ОНА ДОМОЛЧАЛАСЬ ДО СТИХОВ...

[savta]

28.12.2005	Л. Бельская, Израиль. «Я домолчалась до стихов» (о творчестве С. Погреб)

«Я домолчалась до стихов»

 

Жила-­была в Украине девочка. Она любила читать и мечтать  в уединении, так рано привязалась к реке, к небу, к возможности быть одной ­ и не одной, а вместе с плывущим далеко облаком. Перед Второй мировой войной она окончила школу и хотела стать филологом. Когда началась война, то, как и все её друзья, она рвалась на фронт, но у неё был туберкулёз, и её не взяли.

 

Оказавшись в эвакуации в городе Алма­-Ате, Сара училась на филфаке в КазГУ, где подружилась с известным в будущем общественным деятелем и публицистом Дорой Штурман, они расстались на долгие полвека и встретились на совсем «других берегах» ­ в эмиграции. Но неожиданно для всех Сара Погреб начала сочинять стихи в детстве,  участвовала в детских олимпиадах, а в 9 классе получила литературную премию имени А. С. Пушкина и стипендию для дальнейшей учёбы.

 

И вдруг Сара перестала писать. Впоследствии, объясняя причины, своего отказа от сочинительства, она сказала в одном из интервью: «Юный дым рассеялся, а выразить свое отношение к действительности – не могла. Не писалось. Но с поэзией не расставалась». Возможно и такое объяснение: страстно любя поэзию, Сара боялась оказаться эпигоном или ­ еще хуже -­ графоманом. И вдруг произошло чудо: через сорок лет – после инсульта, в далеком уральском городе, в семье сына – внезапно хлынули стихи. Не ученические, не любительские, а как подчеркивает Дора Штурман, «зрелые, точные и глубокие»:

 

Я домолчалась до стихов,

Хотя так истово молчала,

Как если бы пообещала

Пропеть всю жизнь свою без слов.

 

И подарок судьбы: так совпало, что в то время в городе Магнитогорске проходили гастроли Зиновия Гердта, и Сара Погреб зашла к нему за кулисы и протянула тетрадку со своими стихами. Возвращаясь домой через Москву, она позвонила Гердтам и была приглашена к ним в гости и доброжелательно принята. Ее признали поэтом и познакомили с Д. Самойловым и Ю. Левитанским. Со вступительным словом Давида Самойлова и вышла ее первая книга «Я домолчалась до стихов» (М., 1990).

 

В стихах Сары Погреб оживает «нищая улица детства» в местечке Голте. Поездка к бабушке и к дедушке, рассказы о рано умершем отце, коммуналка в Харькове, лето на хуторе, зимний каток, школьная дружба, городская читальня.

 

У Сары Погреб есть замечательное стихотворение «Есть медицина лирики высокой», посвященное Зиновию Гердту, которое можно назвать гимном в честь братства настоящих любителей и ценителей поэзии.

 

Мне кажется, мы составляем братство.

Нам выдан был без векселя заем.

Врачует дух подспудное богатство,

И мы друг друга всюду узнаем.

 

Звучит пароль: «Я – с улицы, где тополь…»

И отзыв, точно выдох: «… удивлен».

И будто где­-то скрещивались тропы,

И нас качал в пути один вагон.

 

«Вошла ты». Отзыв: «Резкая, как «нате!» ­

То облако над нами навсегда,

Как будто был у нас один фарватер.

Одни созвездья. Общая беда.

 

Пароль: «Как это было! Как совпало…» 

И отзыв: «Это все в меня запало».

Поэзия. Сама душа России.

Снега. Дожди.

                           Как правило, косые.

 

Стихотворение строится на цитировании известных строк Б. Пастернака, В. Маяковского, Д. Самойлова, они звучат как пароль и отзыв – для посвященных. На мой взгляд, эта вещь заслуживает места в антологии русской поэзии ХХ века и обязательно войдет в нее, а может быть, станет хрестоматийной.

 

Свою же Музу поэтесса считает «неспесивой»,  ибо не мечтает  ни о славе,  ни даже о Союзе писателей.  И пусть её стихи совсем не таинственны, не странны, а   просты и внятны, как придорожные кусты и обычный ветер. Главное,  что они живут всюду и везде, в водопаде и в листопаде, «проступает сквозь шумы»,   прячутся в мелочах и рождаются, как зернышко, как грибная спора,  «с дорожной пылью, с лунным молоком».

 

А какое это счастье ­- рождение стихов! Такие мгновения Сара Погреб определяет по-­пушкински как «чудные»: «Бывает чудное мгновенье: / Всё заедало, всё  не шло, / Но родилось стихотворенье, / И на душе, белым­бело» /»Мы с детства знаем чудо это...»/.  

 

Если Жуковский когда­-то произнёс: «Жизнь и поэзия – одно», то С. Погреб могла бы переделать эту формулу так: «Природа и поэзия – одно».

 

Вообще, по признанию поэтессы:  «мне от сходств и подобий спасения нет». Недаром Д. Самойлов заметил у нее дар художника – она видит мир метафорически преображенным: дождь  забормотал, очнулся, прижался к стёклам; ветер слизывает, слёзы; снег,  как белый праздник,  пушистым облаком упал. Ночная  прохлада напоминает гладкую кожицу кислого яблока; «инжир  захлопал толстыми  ладошками»;  берёзы, разметавши  руки; «туч опущенные гривы»,  «март, бредущий по воде», «ожоги свежих бед», золото рощицы, автор спрашивает себя: «Кто мне родня?» и отвечает: «Листва. Слова» и создает в своих стихах Вселенную природы и поэзии.

 

Правда, это не значит, что во вселенной Сары Погреб отсутствует человек, что ему там нет места. Она пишет о своих родных и друзьях, посвящает стихи З. Гердту и Д.  Самойлову, Доре Штурман  Шуламит Шалит, художнику И. Островскому и шахматисту И. Болеславекому. Одно из самых печальных стихотворений посвящено смерти матери:

 

Эти званья не втиснутся в строчку.

Мать и бабушка я. И жена.

И дитя в нескончаемой ночи,

Пока мама моя жива.

Плохо ­ было.

Но маминой дочкой

Вдалеке и в близи я жила.

Все мы дети в недобрые ночи,

Пока мама наша жива.

Семисвечников многоточия...

Гасит звезды рассветная мгла.

Детство кончилось майской ночью.

Умерла. Умерла.

 

Мне кажется, кто пережил такую утрату, воспримет эти строки как собственные, высказанные, им лично.  Не в этом ли высшая оценка поэтического слова?                     

 

Обращается  С. Погреб в своём творчестве не только к близким и дорогим ей людям, но и  к  далёким и незнакомым – к землякам и соплеменникам «Сородичи, где вы? Мне надо, чтоб были вы возле меня»  и ко всем землянам с просьбой, пока не поздно, спасти жизнь и остановить смерть, размышляет о миграции человека «от континента Детства к одинокому острову Старости».

 

«Континент Детства» так много обещает, и каждый ребёнок гениален, но, подрастая и доходя до зрелости, обычно теряет и одарённость, и высокие порывы, и чистоту чувств.

 

Из отрочества я. Из той поры

Внезапностей и преувеличений,

Где каждый, может быть, в эскизе ­ гений.

И  не известны правила игры.

Где любят, всхлипывая... И навек.

И как ни вырастает человек,

Он до себя, того, не дорастает.

 

Уезжая из России в Израиль в 1991 году, Сара Погреб сравнивала себя с библейской героиней ­- женой Лота,  которая оглянулась на покинутый город Содом,  на родной дом и была превращена не в соляной столп.

 

Поэтесса тоже всё оглядывалась на Москву,  на  деревья, и её «душа  кровила под бинтом». Долго привыкала она к кремнистым холмам, к оливковым рощам и пальмам, к гигантским кактусам, к длинному «нерусскому лету», к ветрам из пустыни, пахнущим порохом, и сердце болело, «как рана сквозная»: снег «в душе моей не тает»,  «Россия осколком во мне».

 

В 1996 году в Иерусалиме выходит второй стихотворный сборник С. Погреб «Под оком небосвода»,  её  новые стихи  публикуются  в израильских  русскоязычных газетах и журналах, а в 2003 году появляется третья книга «Ариэль».

 

В свои преклонные годы Сара Погреб по­прежнему полна жизни: «ещё горю,  свечусь» и желает своим читателям» жить на полную катушку» и «дорожить каждым днём».

 

«Книголюб» № 12, 2005 г.

Лилия Бельская