(no subject)

Наверное, уже год тому назад позвонили к маме и сказали, что привезли для неё пакет документов из Москвы. Документы эти - её архив, который нельзя было тащить в Израиль. Он был оставлен ныне покойному приятелю, который переехал в Москву. Перед смертью передал эти 2-3 картонных ящика ещё одной общей знакомой. Она живёт в Москве и часто бывает в Израиле. Вот она-то и позвонила. Сказала, что отобрала наиболее важное и привезла.
Год я собиралась поехать за ними. Женщина, у которой оставлена была эта посылка, терпеливо ждала, пока мы заберём посылку.
Вчера утром позвонила к ней, условилась, что сегодня утром приеду.

Мама целый день рассказывала мне о Жене Пакуле, о Вовке Гольденберге, фронтовые письма которых были среди прочих бумаг.
Женечка, как мама его называет, с фронта не вернулся. Пришло письмо: тяжело раненным оставлен на захваченной фашистами территории.
С Женей Пакулем мама познакомилась на первом курсе филфака.
Мама вспомнила даже, что среди полученных уже в Израиле конфискованных при аресте документах был её студенческий билет.




У них подобралась какая-то необыкновенная группа. Говорили стихами, дразнились стихами, ссорились стихами, любили стихами. В школе мама встречалась с Вовой Гольденбергом. Длинный, длинный, худой и красивый парень. Когда он впервые увидел Женю Пакуля, он сказал маме: Вы с этим рыжим просто так друг мимо друга не пройдёте...
Потом Вову забрали в армию и отправили воевать в Монголию. Он воевал до самого конца войны. Перед его отъездом он и мама хотели записаться, а бабушка спрятала мамин паспорт (она об этом потом очень жалела).

Потом была война. И письма с фронта. Письма бережно сохранялись. Когда мама была в лагере, письма хранились у бабушки. Потом было многое, но до отъезда в Израиль письма были у мамы.
Взять их сюда она почему-то побоялась.

Она не спала всю ночь, поднялось давление, болело сердце. Утром я поехала в Тель-Авив и привезла неожиданно маленький пакет.
Когда его открыли, там не оказалось никаких фронтовых писем.

(no subject)

Наверное, уже год тому назад позвонили к маме и сказали, что привезли для неё пакет документов из Москвы. Документы эти - её архив, который нельзя было тащить в Израиль. Он был оставлен ныне покойному приятелю, который переехал в Москву. Перед смертью передал эти 2-3 картонных ящика ещё одной общей знакомой. Она живёт в Москве и часто бывает в Израиле. Вот она-то и позвонила. Сказала, что отобрала наиболее важное и привезла.
Год я собиралась поехать за ними. Женщина, у которой оставлена была эта посылка, терпеливо ждала, пока мы заберём посылку.
Вчера утром позвонила к ней, условилась, что сегодня утром приеду.

Мама целый день рассказывала мне о Жене Пакуле, о Вовке Гольденберге, фронтовые письма которых были среди прочих бумаг.
Женечка, как мама его называет, с фронта не вернулся. Пришло письмо: тяжело раненным оставлен на захваченной фашистами территории.
С Женей Пакулем мама познакомилась на первом курсе филфака.
Мама вспомнила даже, что среди полученных уже в Израиле конфискованных при аресте документах был её студенческий билет.




У них подобралась какая-то необыкновенная группа. Говорили стихами, дразнились стихами, ссорились стихами, любили стихами. В школе мама встречалась с Вовой Гольденбергом. Длинный, длинный, худой и красивый парень. Когда он впервые увидел Женю Пакуля, он сказал маме: Вы с этим рыжим просто так друг мимо друга не пройдёте...
Потом Вову забрали в армию и отправили воевать в Монголию. Он воевал до самого конца войны. Перед его отъездом он и мама хотели записаться, а бабушка спрятала мамин паспорт (она об этом потом очень жалела).

Потом была война. И письма с фронта. Письма бережно сохранялись. Когда мама была в лагере, письма хранились у бабушки. Потом было многое, но до отъезда в Израиль письма были у мамы.
Взять их сюда она почему-то побоялась.

Она не спала всю ночь, поднялось давление, болело сердце. Утром я поехала в Тель-Авив и привезла неожиданно маленький пакет.
Когда его открыли, там не оказалось никаких фронтовых писем.