Помогающие и сочувствующие зверики.

Что бы и где бы ты не делал, вокруг увидишь любопытные глаза и мордочки. Нет, они тут находятся совсем не ради вас, они, конечно же, сугубо по своим делам и у них исключительно свои интересы, свои отношения, и своя жизнь. Но как же это мило и забавно, что они всё-таки рядом!
Вот так Рыжуня, сидя на поленнице (высоко сижу, далеко гляжу), делает вид, что совсем не наблюдает за нами!

( Read more... )

Помогающие и сочувствующие зверики.

Что бы и где бы ты не делал, вокруг увидишь любопытные глаза и мордочки. Нет, они тут находятся совсем не ради вас, они, конечно же, сугубо по своим делам и у них исключительно свои интересы, свои отношения, и своя жизнь. Но как же это мило и забавно, что они всё-таки рядом!
Вот так Рыжуня, сидя на поленнице (высоко сижу, далеко гляжу), делает вид, что совсем не наблюдает за нами!

( Read more... )

(no subject)

Пятый раз за этот день звонит приятельница мамы из Мюнхена.
- Если это она, скажи ей, что я купаюсь, - просит мама.
- Мама купается, - повторяю я.
- А я её и не зову к телефону, просто хотела спросить, который час.

Вот так бывает с людьми на старости лет: не у кого спросить, который час.

Вся взрослая жизнь прожита в Мюнхене. Уехала туда с немцами. Родители уехали туда ещё раньше, спасались от коммунистов. Замуж не вышла. Высокая, угловатая, крашенная блондинка. Визгливый неприятный голос. Профессор Мюнхенского университета. Издавала за свои деньги и пожертвования католической церкви антисоветский журнал Голос Зарубежья. Воспитала двух или трёх девочек. У всех у них семьи, живут далеко, ездить к ней некому. Есть какая-то фирма - приносят еду, стирают бельё.
- Они хотят запереть меня в какой-то дом престарелых,- жалуется она, -
Я и сейчас не уверена, что живу дома. Я тут ничего не нахожу. Тут нет портретов моих родителей!

Портреты родителей в её питерской квартире, купленной там несколько лет назад. Думала, что уедет туда жить. Вернётся туда. Но там не то! Всё не то и не так! Завещала квартиру своей племяннице от двоюродного брата. Та не слишком проявляла внимание. Изменила завещание, переписала квартиру на какую-то молодую юристку. Той вообще след простыл.
Вернулась в Германию. Одна. По ночам падает. Потом лежит, пока утром придут из фирмы и поднимут.
- У меня нет ни копейки, какие-то медяки в кармане. Куда я дену свою библиотеку? Как звонить в Питер? Какой там телефон?
- Вы мне совсем не звоните, - визгливо кричит она в трубку… А потом плачет.

(no subject)

Пятый раз за этот день звонит приятельница мамы из Мюнхена.
- Если это она, скажи ей, что я купаюсь, - просит мама.
- Мама купается, - повторяю я.
- А я её и не зову к телефону, просто хотела спросить, который час.

Вот так бывает с людьми на старости лет: не у кого спросить, который час.

Вся взрослая жизнь прожита в Мюнхене. Уехала туда с немцами. Родители уехали туда ещё раньше, спасались от коммунистов. Замуж не вышла. Высокая, угловатая, крашенная блондинка. Визгливый неприятный голос. Профессор Мюнхенского университета. Издавала за свои деньги и пожертвования католической церкви антисоветский журнал Голос Зарубежья. Воспитала двух или трёх девочек. У всех у них семьи, живут далеко, ездить к ней некому. Есть какая-то фирма - приносят еду, стирают бельё.
- Они хотят запереть меня в какой-то дом престарелых,- жалуется она, -
Я и сейчас не уверена, что живу дома. Я тут ничего не нахожу. Тут нет портретов моих родителей!

Портреты родителей в её питерской квартире, купленной там несколько лет назад. Думала, что уедет туда жить. Вернётся туда. Но там не то! Всё не то и не так! Завещала квартиру своей племяннице от двоюродного брата. Та не слишком проявляла внимание. Изменила завещание, переписала квартиру на какую-то молодую юристку. Той вообще след простыл.
Вернулась в Германию. Одна. По ночам падает. Потом лежит, пока утром придут из фирмы и поднимут.
- У меня нет ни копейки, какие-то медяки в кармане. Куда я дену свою библиотеку? Как звонить в Питер? Какой там телефон?
- Вы мне совсем не звоните, - визгливо кричит она в трубку… А потом плачет.