Наше первое сентября.
Sep. 2nd, 2007 10:24 am![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
Сегодня у нас все детки пошли в школу, сегодня мамы повели малышей в первый класс, сегодня молодые учителя зайдут в классы волнуясь и думая, как у них получится урок? Как они его проведут, какие у них будут отношения с детьми, смогут ли они вообще быть учителями?
Я могу их успокоить! Первый урок в классе всегда проходит нормально! Испытание на прочность начинается через 2-3 урока. И ещё: знайте, что святое это волнение не ичезает до выхода на пенсию, если, конечно, вы не удерёте из школы задолго до выхода на заслуженный отдых...
А сегодня я желаю всем замечательного начала учебного года, успешного и интересного его продолжения. Всем! Мамам, папам, детям и учителям.
Впервые за долгие-долгие годы в этот день я не в школе. Чувство странное! Я рада этому, и мне грустно...
Сегодня нашла фото нашей первой учительницы, Матрёны Игнатьевны Малюк. Она учила нас с первого по пятый класс. Была самой грамотной из всех учительниц младших классов. Мы всегда бежали ей навстречу и помогали нести тетрадки. Она была худенькой и изящной женщиной. Муж её, Малюк Александр Иванович, был намного старше жены и одно время подозревался в содействии немцам. Потом ему удалось доказать, что он работал по заданию Советской власти. Мамина подруга, Кинечка, Елизавета Ипполитовна говорила о нём: "Малюк? Способный! Очень способный! На всё способный!"
Но всё это не имеет отношения к нашей Моте Гнатовне!

Спасибо огромное Леночке, жене holona, что привезла мне это и другие фото из моего села.
Почему у меня сохранилась только одна школьная фотография? Наверняка были ещё! Всякие фото за окончание такого-то класса, выпускные, виньетки всякие... Где они?
Вот это фото за окончание...неужели я не помню, какой это класс! Кажется, что это седьмой класс, но я не уверена...

Меня можно узнать? А кто из мальчиков мне нравился, догадываетесь? Кому нравилась я? Кто хорошо учился, а кто плохо?
Классный руководитель и преподаватель математики Дмитрий Павлович. Он настолько плохо знал математику, что внушил мне, что даже я могу стать учителем математики! Я за него всю планиметрию на доске решала, правда он всегда был под мухой, наверное ему это мешало...
Вот так мы, старички, возвращаемся к своим воспоминаниям, добавляем, меняем, что-то кажется присочинённым, а что-то фигурирует всегда. :)
Нравился мне тот, что над учителем слева, отличник такой непобедимый, только я ему не нравилась.
А я нравилась толстенькому Коле, тоже хорошо учился, но при этом много читал, в отличие от первого, увлечением которого был баскетбол. Все мальчишки в среднем ряду выросли очень крупными, все играли в баскетбол. Дядя Вова, земля ему пухом, привёз как-то свой класс к нам в село поиграть в баскетбол. Они так нос задирали, а наши их разложили на лопатки! Правда играла наша сборная, не только из нашего класса.
Толстенький Коля, мы его звали Колюня, был и правда интересный мальчик. Хорошо учился, приветливый, воспитанный начитанный. В детстве немножко была у него проблема, страдал клиптоманией к еде. Однажды в сельском магазине его поймали на воровстве халвы. Халва тогда стояла на прилавках большими блоками. От блоков отрезали и взвешивали, заворачивали в серую обёрточную бумагу. Он хотел украсть кусочек раскрошившейся халвы, его увидели и окликнули, он быстро засунул кусок халвы в рот, но на его несчастье, ошибся, спутал халву с замазкой для окон. Потом всё село об этом говорило.
Мне кажется, что это была его последняя кража.
Колина прабабушка ещё при нас работала знахаркой и костоправшей в деревне. Лечила и людей и животных. Вправляла вывихи коровам, людям, лошадям. Звали её Баба Зэлэнчиха. Когда у мамы начался костный туберкулёз, она сказала, что помочь не может, что проблема внутри кости, а не внутри сустава.
Её сын, Колин дедушка, был фельдшером и тоже знал травы, но, в отличие от никогда не учившейся матери, он был с образованием. Костоправством не занимался, но был прекрасным терапевтом.
Колина мама была медсестрой. Средненькой медсестрой, работала с совестью, но ничем особым не отличалась. Она собрала все записи бабки и отца. Хранила их и отдала Коле, когда он вернулся из армии. Года 3-4 тому назад мне говорили, что и он работает по медицинской линии, но не знали, кем именно и где.
Когда Колюня вернулся из армии, он написал мне письмо и вложил вырезку из фото, где его за что-то награждают. Написал, что служба была очень тяжёлая, но он её выдержал ради меня, чтобы я могла им гордиться. Написал, что всегда думал обо мне и хотел бы со мной встретиться. Мы тогда уже жили в Харькове и у меня уже был назначен день свадьбы...
Мама была директором школы, очень "с мухами" боролась, но это было обречено на провал зараннее. Почти все мужики-учителя в школе всегда были под мухой. Если кто-то не пил, по всему селу шли разговоры, что он или больной или еврей.
Когда кончила 8 классов, мама заболела костным туберкулёзом, впрочем это случилось на год раньше, отец решил нас оставить и мы с мамой переехали в бабушкину однокомнатную квартиру в Харьков. Это была одна комната в доме у бабушкиной невестки. Вот
holon пару лет назад (или это было в прошлом году, Саш?) заснял этот дом. Все дома на улице снесли, а этот ждал, что его снимут. Я даже запахи оттуда помню!

2 окна слева - это наши окна, а остальные - там жил когда-то бабушкин брат( в 54-ом году он погиб на работе на Южном вокзале) с женой и её сестрой. Дом дореволюционный ещё.
В комнате, где мы жили нас было четверо: бабушка Роза, её сестра, бабушка Ида, мама и я.
У второго слева окна стояла кровать бабушки Иды, над которой висел портрет Булганина. Он ей казался очень интеллигентным мужчиной!
(Бабушка Ида, между прочим, медработник! Я это просто обязана написать, иначе она обиделась бы. Она всегда всем это говорила. Помню ходили на базар, покупали разные там продукты и всем сообщалось, что медработник! Почему-то меня это смущало. И уж если заговорили о ней, то у неё был греческий нос... Я так не думаю, но она в этом была уверена! А вообще, она и правда была красивая, только судьба не сложилась...)
Под первым окном стоял старый-престарый письменный стол, а на нём телевизор и всякая канцелярия. В этом столе было штук десять выдвижных ящиков, но стол был не наш и открывать ящики было запрещено. И сейчас любопытно мне, что же там было! Сейчас ещё сильнее любопытно, чем в детстве! Чтобы нельзя было открыть эти ящики, вплотную к столу был придвинут торец дивана. Стена за диваном была страшно сырая, дом стоял у горы и все внешние стены отсыревали от потоков воды вдоль стен. Стена была такая сырая, что даже клопы отказывались жить в этом диване!
Они все перебрались на кровать бабушки Иды и бабушки Розы. Между кроватями стояло высокое зеркал, на котором лежала парфюмерия. Бабушки всегда красили губы, и пудрили нос. Пудра называлась Рашель. Был ещё крем для лица в бутылочке, розовенький такой с миндальным запахом. А вот духи они не признавали. Говорили, что от человека должно пахнуть чистотой. Не представляю, как они умудрялись следить за ней... Помню, что они ходили в баню, помню, что всегда умывались под умывальником до пояса. Воды в доме не было. Платили соседке, чтобы принесла из колонки на соседнем переулке. Потом уже я приносила.
За диваном вдоль мокрой стены стоял обеденный стол, потом шкафчик для посуды, стул и печка. Печка уже была на следующей стене, под углом в 90 градусов к шкафчику. За печкой - входная дверь. Поворачиваем по периметру комнаты - вешалка для пальто, шкаф на 2 дверцы и снова пришли к кровати Бабушки Розы. Мама спала на мокром диване, а я на сухой раскладушке. Когда раскладушка ставилась, её задвигали немножко под обеденный стол, иначе никто не смог бы пройти в корридор к ведру. Ну, вы знаете, зачкм к ведру ходят...
Вскоре мама уехала лечиться в Винницкую область в Печёру в костный туб. санаторий, а меня записали в 3-ий интернат на ул. Марьинской. Такой роскоши, как этот интернат я никогда не видела! Это была дореволюционная женская гимназия, с широкими лестницами, с высоченными потолками, с огромными коридорами, стены которых были увешаны картинами. Огромная библиотека, столовая, актовый зал, двор с фонтаном,фонтан сделали ученики интерната. Интернат был с уклоном на изучение английского языка. Тоже редкость в те времена!
В интернат я пришла первого сентября. Первого сентября 1962 года я познакомилась там со своим мужем, но слышала о нём ещё летом.
Мамины друзья детства взяли меня с собой в Фигуровку в университетский лагерь. Дядя Вова - Гольденберг Владимир Михайлович - работал физиком в интернате, а его дочь там училась, чтобы учиться поближе к отцу. Вот они и рассказывали мне об учениках моего будущего класса." Будорагин - классный художник, прекрасно рисует",- сказали они мне и в моей молодой душе зазвенели какие-то новые струнки... Это мне сверху намёки подавали, что, мол, вот оно, то самое! Так и случилось! Оно самое и до сих пор...
Потом были и другие первые сентябри. Были они там, были тут, но это уже потом как-нибудь...
А последняя школа, где я всё ещё числюсь учителем, запомнится, наверное сильнее всего.
вот несколько фото. Смотрю на них и, вроде, снова иду на урок.
Стоянка для учителей:
Помню, что снимала этот снимок в основном из-за осеннего неба, по которому мы тут все так скучаем.


Дорожка к школе:

Захожу в класс и уже начинаю беситься: почему не сидят, почему шум, почему не все в классе?

Но сама себе напоминаю: просто у них дурные манеры, их не научили вести себя иначе, и я не научила. Сеёчас начну урок и будет тихо, и будут учиться. Не все, но большинство.

Вот тот в красной шапке у окна, как он пел, как он играл на гитаре! Какой красавец! Он не учился 2 года вообще и когда он пришёл ко мне в класс, его главная цель была сорвать урок. Он задавал мне вопросы исключительно по поводу перевода русского мата на иврит, запас слов у него был очень богатый! Не думаю, что я могла ему чем-то помочь. В конце-концов приходилось выставить его из класса. Все начинали тихонько работать, я ходила от ученика к ученику и помогала разобраться. Иногда подходила к окну, посмотреть на осеннее небо. За окном стояли огромные сосны, на ветвях которых можно было увидеть много интересного...

Я могу их успокоить! Первый урок в классе всегда проходит нормально! Испытание на прочность начинается через 2-3 урока. И ещё: знайте, что святое это волнение не ичезает до выхода на пенсию, если, конечно, вы не удерёте из школы задолго до выхода на заслуженный отдых...
А сегодня я желаю всем замечательного начала учебного года, успешного и интересного его продолжения. Всем! Мамам, папам, детям и учителям.
Впервые за долгие-долгие годы в этот день я не в школе. Чувство странное! Я рада этому, и мне грустно...
Сегодня нашла фото нашей первой учительницы, Матрёны Игнатьевны Малюк. Она учила нас с первого по пятый класс. Была самой грамотной из всех учительниц младших классов. Мы всегда бежали ей навстречу и помогали нести тетрадки. Она была худенькой и изящной женщиной. Муж её, Малюк Александр Иванович, был намного старше жены и одно время подозревался в содействии немцам. Потом ему удалось доказать, что он работал по заданию Советской власти. Мамина подруга, Кинечка, Елизавета Ипполитовна говорила о нём: "Малюк? Способный! Очень способный! На всё способный!"
Но всё это не имеет отношения к нашей Моте Гнатовне!

Спасибо огромное Леночке, жене holona, что привезла мне это и другие фото из моего села.
Почему у меня сохранилась только одна школьная фотография? Наверняка были ещё! Всякие фото за окончание такого-то класса, выпускные, виньетки всякие... Где они?
Вот это фото за окончание...неужели я не помню, какой это класс! Кажется, что это седьмой класс, но я не уверена...

Меня можно узнать? А кто из мальчиков мне нравился, догадываетесь? Кому нравилась я? Кто хорошо учился, а кто плохо?
Классный руководитель и преподаватель математики Дмитрий Павлович. Он настолько плохо знал математику, что внушил мне, что даже я могу стать учителем математики! Я за него всю планиметрию на доске решала, правда он всегда был под мухой, наверное ему это мешало...
Вот так мы, старички, возвращаемся к своим воспоминаниям, добавляем, меняем, что-то кажется присочинённым, а что-то фигурирует всегда. :)
Нравился мне тот, что над учителем слева, отличник такой непобедимый, только я ему не нравилась.
А я нравилась толстенькому Коле, тоже хорошо учился, но при этом много читал, в отличие от первого, увлечением которого был баскетбол. Все мальчишки в среднем ряду выросли очень крупными, все играли в баскетбол. Дядя Вова, земля ему пухом, привёз как-то свой класс к нам в село поиграть в баскетбол. Они так нос задирали, а наши их разложили на лопатки! Правда играла наша сборная, не только из нашего класса.
Толстенький Коля, мы его звали Колюня, был и правда интересный мальчик. Хорошо учился, приветливый, воспитанный начитанный. В детстве немножко была у него проблема, страдал клиптоманией к еде. Однажды в сельском магазине его поймали на воровстве халвы. Халва тогда стояла на прилавках большими блоками. От блоков отрезали и взвешивали, заворачивали в серую обёрточную бумагу. Он хотел украсть кусочек раскрошившейся халвы, его увидели и окликнули, он быстро засунул кусок халвы в рот, но на его несчастье, ошибся, спутал халву с замазкой для окон. Потом всё село об этом говорило.
Мне кажется, что это была его последняя кража.
Колина прабабушка ещё при нас работала знахаркой и костоправшей в деревне. Лечила и людей и животных. Вправляла вывихи коровам, людям, лошадям. Звали её Баба Зэлэнчиха. Когда у мамы начался костный туберкулёз, она сказала, что помочь не может, что проблема внутри кости, а не внутри сустава.
Её сын, Колин дедушка, был фельдшером и тоже знал травы, но, в отличие от никогда не учившейся матери, он был с образованием. Костоправством не занимался, но был прекрасным терапевтом.
Колина мама была медсестрой. Средненькой медсестрой, работала с совестью, но ничем особым не отличалась. Она собрала все записи бабки и отца. Хранила их и отдала Коле, когда он вернулся из армии. Года 3-4 тому назад мне говорили, что и он работает по медицинской линии, но не знали, кем именно и где.
Когда Колюня вернулся из армии, он написал мне письмо и вложил вырезку из фото, где его за что-то награждают. Написал, что служба была очень тяжёлая, но он её выдержал ради меня, чтобы я могла им гордиться. Написал, что всегда думал обо мне и хотел бы со мной встретиться. Мы тогда уже жили в Харькове и у меня уже был назначен день свадьбы...
Мама была директором школы, очень "с мухами" боролась, но это было обречено на провал зараннее. Почти все мужики-учителя в школе всегда были под мухой. Если кто-то не пил, по всему селу шли разговоры, что он или больной или еврей.
Когда кончила 8 классов, мама заболела костным туберкулёзом, впрочем это случилось на год раньше, отец решил нас оставить и мы с мамой переехали в бабушкину однокомнатную квартиру в Харьков. Это была одна комната в доме у бабушкиной невестки. Вот
![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif)

2 окна слева - это наши окна, а остальные - там жил когда-то бабушкин брат( в 54-ом году он погиб на работе на Южном вокзале) с женой и её сестрой. Дом дореволюционный ещё.
В комнате, где мы жили нас было четверо: бабушка Роза, её сестра, бабушка Ида, мама и я.
У второго слева окна стояла кровать бабушки Иды, над которой висел портрет Булганина. Он ей казался очень интеллигентным мужчиной!
(Бабушка Ида, между прочим, медработник! Я это просто обязана написать, иначе она обиделась бы. Она всегда всем это говорила. Помню ходили на базар, покупали разные там продукты и всем сообщалось, что медработник! Почему-то меня это смущало. И уж если заговорили о ней, то у неё был греческий нос... Я так не думаю, но она в этом была уверена! А вообще, она и правда была красивая, только судьба не сложилась...)
Под первым окном стоял старый-престарый письменный стол, а на нём телевизор и всякая канцелярия. В этом столе было штук десять выдвижных ящиков, но стол был не наш и открывать ящики было запрещено. И сейчас любопытно мне, что же там было! Сейчас ещё сильнее любопытно, чем в детстве! Чтобы нельзя было открыть эти ящики, вплотную к столу был придвинут торец дивана. Стена за диваном была страшно сырая, дом стоял у горы и все внешние стены отсыревали от потоков воды вдоль стен. Стена была такая сырая, что даже клопы отказывались жить в этом диване!
Они все перебрались на кровать бабушки Иды и бабушки Розы. Между кроватями стояло высокое зеркал, на котором лежала парфюмерия. Бабушки всегда красили губы, и пудрили нос. Пудра называлась Рашель. Был ещё крем для лица в бутылочке, розовенький такой с миндальным запахом. А вот духи они не признавали. Говорили, что от человека должно пахнуть чистотой. Не представляю, как они умудрялись следить за ней... Помню, что они ходили в баню, помню, что всегда умывались под умывальником до пояса. Воды в доме не было. Платили соседке, чтобы принесла из колонки на соседнем переулке. Потом уже я приносила.
За диваном вдоль мокрой стены стоял обеденный стол, потом шкафчик для посуды, стул и печка. Печка уже была на следующей стене, под углом в 90 градусов к шкафчику. За печкой - входная дверь. Поворачиваем по периметру комнаты - вешалка для пальто, шкаф на 2 дверцы и снова пришли к кровати Бабушки Розы. Мама спала на мокром диване, а я на сухой раскладушке. Когда раскладушка ставилась, её задвигали немножко под обеденный стол, иначе никто не смог бы пройти в корридор к ведру. Ну, вы знаете, зачкм к ведру ходят...
Вскоре мама уехала лечиться в Винницкую область в Печёру в костный туб. санаторий, а меня записали в 3-ий интернат на ул. Марьинской. Такой роскоши, как этот интернат я никогда не видела! Это была дореволюционная женская гимназия, с широкими лестницами, с высоченными потолками, с огромными коридорами, стены которых были увешаны картинами. Огромная библиотека, столовая, актовый зал, двор с фонтаном,фонтан сделали ученики интерната. Интернат был с уклоном на изучение английского языка. Тоже редкость в те времена!
В интернат я пришла первого сентября. Первого сентября 1962 года я познакомилась там со своим мужем, но слышала о нём ещё летом.
Мамины друзья детства взяли меня с собой в Фигуровку в университетский лагерь. Дядя Вова - Гольденберг Владимир Михайлович - работал физиком в интернате, а его дочь там училась, чтобы учиться поближе к отцу. Вот они и рассказывали мне об учениках моего будущего класса." Будорагин - классный художник, прекрасно рисует",- сказали они мне и в моей молодой душе зазвенели какие-то новые струнки... Это мне сверху намёки подавали, что, мол, вот оно, то самое! Так и случилось! Оно самое и до сих пор...
Потом были и другие первые сентябри. Были они там, были тут, но это уже потом как-нибудь...
А последняя школа, где я всё ещё числюсь учителем, запомнится, наверное сильнее всего.
вот несколько фото. Смотрю на них и, вроде, снова иду на урок.
Стоянка для учителей:
Помню, что снимала этот снимок в основном из-за осеннего неба, по которому мы тут все так скучаем.


Дорожка к школе:

Захожу в класс и уже начинаю беситься: почему не сидят, почему шум, почему не все в классе?

Но сама себе напоминаю: просто у них дурные манеры, их не научили вести себя иначе, и я не научила. Сеёчас начну урок и будет тихо, и будут учиться. Не все, но большинство.

Вот тот в красной шапке у окна, как он пел, как он играл на гитаре! Какой красавец! Он не учился 2 года вообще и когда он пришёл ко мне в класс, его главная цель была сорвать урок. Он задавал мне вопросы исключительно по поводу перевода русского мата на иврит, запас слов у него был очень богатый! Не думаю, что я могла ему чем-то помочь. В конце-концов приходилось выставить его из класса. Все начинали тихонько работать, я ходила от ученика к ученику и помогала разобраться. Иногда подходила к окну, посмотреть на осеннее небо. За окном стояли огромные сосны, на ветвях которых можно было увидеть много интересного...
